Багрицкий. Евгений Глушаков

Как мало поэт написал,
Как мало отпело по жилам
Высоких, священных начал...
А, впрочем, ещё ведь и жил он.
Густыми ночами храпел,
Нырнув с кожаном под тачанку,
А то за овином - в репье
Играл с недотрогой в молчанку.
Смеялся, любил, ревновал,
Раскидывал веером карты,
Кого-то срубил наповал
Из недругов, самых заклятых.
А если явились стихи
И выпелись чуть хрипловато,
То это, как отдых в степи
Под красной гармонью заката.

---

Лорд Байрон! — Вы меня забыли!
Лорд Байрон! — Вам меня не жаль?
На . . . . . . плечи шаль
Накидывали мне — не Вы ли?
И кудри — жесткие от пыли —
Разглаживала Вам — не я ль?
Чьи арфы . . . . . аккорды
Над озером, — скажите, сэр! —
Вас усмиряли, Кондотьер?
И моего коня, — о, гордый!
Не Вы ли целовали в морду,
Десятилетний лорд и пэр!
Кто, плача, пробовал о гладкий
Свой ноготь, ровный как миндаль,
Кинжала дедовского сталь?
Кто целовал мою перчатку?
— Лорд Байрон! — Вам меня не жаль?

Цветаева Марина

---

Что ж ты замолк в пустынях мира,
Творящий дух, великий человек?..
Увы! о Геллеспонтский брег
Разбилась Байронова лира!
И струны полные пожрались темной бездной,
И дивными играет океан;
Последний звук ее взгремел в пучине звездной,
Как в храме мудрого торжественный тимпан!
Увы, земля! Оплачь свое светило!
Кто ж дерзостный, властительный певец
Восхитит Байрона и звуки и венец
И прогремит его разбитой лирой?
Как может он бессильными руками
Исчерпать бездну темных вод
И овладеть заветными струнами
На дне твоем, священный Геллеспонт?
Кто дерзкий юноша с безумною мечтою
Дерзнет лазурные пучины облетать
И звуки Байрона с волшебною игрою
В младую грудь отважно заковать?
Никто!.. Но есть еще мгновенья…
Когда вскипит свободный океан,
Тогда, тогда в минуты треволненья,
Как по морю бушует ураган,
Чудесные из бездны выплывают
И, натянувшися на скачущих волнах,
При грохоте валов, при буре и громах
Опять по-прежнему играют…
Или когда от дальнего востока
Господен гнев — взойдет гроза;
И волны бурные гремящего потока
Зальют святые небеса,
Когда орел неистово играет,
Когда земля, как грешница, дрожит,
Когда небесный гром гремит
И с облака на облак пробегает, —
В сей грозный час наш дух трепещет и кипит…
О други, там не гром, а Байрон говорит!

Красов Василий

*****

Не думай, чтоб я был достоин сожаленья,
Хотя теперь слова мои печальны; — нет!
Нет! все мои жестокие мученья: —
Одно предчувствие гораздо больших бед.
Я молод; но кипят на сердце звуки,
И Байрона достигнуть я б хотел:
У нас одна душа, одни и те же муки; —
О если б одинаков был удел!..
Как он, ищу забвенья и свободы,
Как он, в ребячестве пылал уж я душой,
Любил закат в горах, пенящиеся воды,
И бурь земных и бурь небесных вой. —
Как он, ищу спокойствия напрасно,
Гоним повсюду мыслию одной.
Гляжу назад — прошедшее ужасно;
Гляжу вперед — там нет души родной!

Михаил Лермонтов

---

Среди Альбиона туманных холмов,
В долине, тиши обреченной,
В наследственном замке, под тенью дубов,
Певец возрастал вдохновенной.
И царская кровь в вдохновенном текла,
И золота много судьбина дала;
Но юноша гордый, прелестный, —
Высокого сана светлее душой,
Казну его знают вдова с сиротой,
И звон его арфы чудесный.

И в бурных порывах всех чувств молодых
Всегда вольнолюбье дышало,
И острое пламя страстей роковых
В душе горделивой пылало.
Встревожен дух юный; без горя печаль
За призраком тайным влечет его вдаль —
И волны под ним зашумели!
Он арфу хватает дрожащей рукой,
Он жмет ее к сердцу с угрюмой тоской:
Таинственно струны звенели.

Скитался он долго в восточных краях
И чудную славил природу;
Под радостным небом в душистых лесах
Он пел угнетенным свободу;
Страданий любви исступленной певец,
Он высказал сердцу все тайны сердец,
Все буйных страстей упоенья;
То радугой блещет, то в мраке ночном
Сзывает он тени волшебным жезлом —
И грозно-прелестны виденья.

И время задумчиво в песнях текло;
И дивные песни венчали
Лучами бессмертья младое чело, —
Но мрака с лица не согнали.
Уныло он смотрит на свет и людей;
Он бурно жизнь отжил весною своей,
Надеждам он верить страшится;
Дум тяжких, глубоких в нем видны черты;
Кипучая бездна огня и мечты —
Душа его с горем дружится.

Но розы нежнее, свежее лилей
Мальвины красы молодые,
Пленительны взоры сапфирных очей
И кудри ее золотые;
Певец, изумленный, к ней сердцем летит,
Любви непорочной звезда им горит, —
Увядшей расцвел он душою;
Но злоба шипела, дышала бедой, —
И мгла, как ужасный покров гробовой,
Простерлась над юной четою.

Так светлые воды красуясь текут
И ясность небес отражают;
Но, встретя каменья, мутятся, ревут,
И шумно свой ток разделяют.
Певец раздражился, но мстить не хотел,
На рок непреклонный с презреньем смотрел;
Но в горести дикой, надменной
И в бешенстве страсти, в безумьи любви,
Мученьем, отрадой ему на земли —
Лишь образ ея незабвенный!

И снова он мчится по грозным волнам;
Он бросил магнит путеводный,
С убитой душой по лесам, по горам
Скитаясь, как странник безродный.
Он смотрит, он внемлет, как вихри свистят,
Как молнии вьются, как громы гремят
И с гулом в горах умирают.
О вихри! о громы! скажите вы мне:
В какой же высокой, безвестной стране
Душевные бури стихают?

С полночной луною беседует он,
Минувшее горестно будит;
Желаньем взволнован, тоской угнетен,
Клянет, и прощает, и любит.
«Безумцы искали меня погубить, —
Все мысли, все чувства мои очернить;
Надежду, любовь отравили,
И ту, кто была мне небесной мечтой
И радостью сердца и жизни душой, —
Неправдой со мной разлучили.

«И дочь не играла на сердце родном!
И очи ее лишь узрели…
О, спи за морями, спи ангельским сном
В далекой твоей колыбели!
Сердитые волны меж нами ревут, —
Но стон и молитвы отца донесут…
Свершится… из ранней могилы
Мой пепел поднимет свой глас неземной,
И с вечной любовью над ней, над тобой
Промчится мой призрак унылый!»

Страдалец, утешься! — быть может, в ту ночь,
Как грозная буря шумела,
Над той колыбелью, где спит твоя дочь,
Мальвина в раздумьи сидела;
Быть может, лампады при бледных лучах,
Знакомого образа в милых чертах
Искала с тоскою мятежной, —
И, сходство заметя любимое в ней,
Мальвина, вздыхая, младенца нежней
Прижала к груди белоснежной!

Но брань за свободу, за веру, за честь
В Элладе его пламенеет,
И слава воскресла, и вспыхнула месть, —
Кровавое зарево рдеет.
Он первый на звуки свободных мечей,
С казною и ратью и арфой своей
Летит довершать избавленье;
Он там, он поддержит в борьбе роковой
Великое дело великой душой —
Святое Эллады спасенье.

И меч обнажился, и арфа звучит,
Пророчица дивной свободы;
И пламень священный ярчее горит,
Дружнее разят воеводы.
О край песнопенья и доблестных дел,
Мужей несравненных заветный предел —
Эллада! Он в час твой кровавый
Сливает свой жребий с твоею судьбой!
Сияющий гений горит над тобой —
Звездой возрожденья и славы.

Он там!.. он спасает!.. и смерть над певцом!
И в блеске увянет цвет юный!
И дел он прекрасных не будет творцом,
И смолкли чудесные струны!
И плач на Востоке… и весть пронеслась,
Что даже в последний таинственный час
Страдальцу былое мечталось:
Что будто он видит родную страну,
И сердце искало и дочь и жену, —
И в небе с земным не рассталось!

Козлов Иван